Неточные совпадения
Пароход приближался. Можно уже было рассмотреть и черную
трубу, выкидывавшую черную струю дыма, и разгребавшие воду красные колеса, и три барки, тащившиеся на буксире. Сибирский хлеб на громадных баржах доходил только до Городища, а здесь его перегружали на небольшие барки. Михея Зотыча беспокоила мысль о том, едет ли на пароходе сам Галактион, что было всего важнее. Он снял даже сапоги, засучил штаны и забрел по
колена в воду.
Мне не нравилось, что она зажимает рот, я убежал от нее, залез на крышу дома и долго сидел там за
трубой. Да, мне очень хотелось озорничать, говорить всем злые слова, и было трудно побороть это желание, а пришлось побороть: однажды я намазал стулья будущего вотчима и новой бабушки вишневым клеем, оба они прилипли; это было очень смешно, но когда дед отколотил меня, на чердак ко мне пришла мать, привлекла меня к себе, крепко сжала
коленями и сказала...
Несмотря на самое тщательное прислушиванье, Карачунский ничего не мог различить: так же хрипел насос, так же лязгали шестерни и железные цепи, так же под полом журчала сбегавшая по «сливу» рудная вода, так же вздрагивал весь корпус от поворотов тяжелого маховика. А между тем старый штейгер учуял беду… Поршень подавал совсем мало воды. Впрочем, причина была найдена сейчас же: лопнуло одно из
колен главной
трубы. Старый штейгер вздохнул свободнее.
— Как вы всегда говорите, Андрюша! — воскликнула мать. Стоя на
коленях около самовара, он усердно дул в
трубу, но тут поднял свое лицо, красное от напряжения, и, обеими руками расправляя усы, спросил...
На
коленях у меня дремлет собака, я зову ее — Ветер, потому что она мохнатая, длинная, быстро бегает и ворчит, как осенний ветер в
трубе.
Публика загудела. Это была не обычная корзина аэростата, какие я видел на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от бочек и веревок. Сесть не на что, загородка по
колено. Берг дал знак, крикнул «пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный ветром, причем низком корзины чуть-чуть не ударился в
трубу дома — и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
Одна старуха вела мальчика в большой шапке и в больших сапогах; мальчик изнемог от жары и тяжелых сапог, которые не давали его ногам сгибаться в
коленях, но всё же изо всей силы, не переставая, дул в игрушечную
трубу; уже спустились вниз и повернули в улицу, а
трубу всё еще было слышно.
Самыми шикарными панталонами считались «штаны с колоколами», то есть узкие, в обтяжку до
колен, а от
колен расходящиеся вниз
трубой.
Сверкали голые икры, толстые, круглые
колени, трясся живот и дряблые щеки; округлив свой сомовый рот, человек вытянул губы
трубою и пыхтел...
К Марье Ивановне подошла, хоть та и сидела одаль от круга Божьих людей. Встала Марья Ивановна, перекрестилась обеими руками, поклонилась в землю и осталась на
коленях. Затрубила пророчица в
трубу живогласную...
— На
колени становись!.. Крестись перед духом святым! В землю кланяйся! — заговорили вкруг нее, но Катенька вдруг «затрубила в
трубу живогласную», и люди Божьи смолкли.
Все встали на
колени, и начала Катенька возглашать «живое слово» и «трубить в
трубу живогласную». Сначала всему собранью «общую судьбу» говорила, «пророчество сказывала».
Донька, бледная, как призрак, сидела на лавке, уронив на
колени тонкие руки. А ветер выл на дворе, и в
трубе как будто плакал кто-то, — плакал старый, закоптелый дух погибающего дома… И казалось мне, — смертью и могильным холодом полна уже изба, и двигающиеся, корчащиеся призраки хоронят что-то, что давало им всем жизнь и смысл жизни.
Ровно в половине двенадцатого часа граф Тощий вошел ко мне в залу. Он был в бархатных сапогах и ступал ногами, как бревнами. Его поддерживал под руку старик лакей. Граф дико блуждал по сторонам глазами, как бы что-то жевал и имел в руке слуховую
трубу. Голова его была гола, как
колено. Его сопровождал городовой Мухолов.
Между орудиями, на высоте, стояли впереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в
трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду. Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на
коленах, кто сидя по-турецки на мокрой траве.
Я дал слово и, опустясь возле умирающего на
колени, стал его исповедовать; а в это самое время в полную людей юрту вскочила пестрая шаманка, заколотила в свой бубен; ей пошли подражать на деревянном камертоне и еще на каком-то непонятном инструменте, типа того времени, когда племена и народы, по гласу
трубы и всякого рода муссикии, повергались ниц перед истуканом деирского поля, — и началось дикое торжество.